Людвиг Клагес, глубинная экология и концепция friluftsliv в Северной Европе

Имена немецкого философа Людвига Клагеса (1872–1956 гг.), норвежского мыслителя и эколога Арне Несса (1912–2009 гг.) и датского писателя и философа Вилли Сёренсена (1929–2001 гг.) пока малознакомы российскому читателю. Людвиг Клагес, если и известен, то в большей степени как психолог, один из представителей течения философии жизни и исследователей творчества Фридриха Ницще, основоположников немецкой характерологии и графологии, и в меньшей степени как автор, вероятно, первого европейского экоманифеста “Человек и Земля” (нем. Mensch und Erde), опубликованного в 1913 г., на рубеже Новой и Новейшей истории Европы. Любопытно, что творчеством немецкого философа в сфере графологии интересовался советский кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, который в 1936 г. отправил ему в Кильхберг в Швейцарии, где Л. Клагес постоянно проживал с 1915 г., письмо, в котором отметил, что работы философа “всегда представляли для него огромный интерес” в связи с изучением вопросов “выразительности” в киноискусстве и что он только что получил свежее издание труда “Движение выразительности и сила создания: основание науки выражения” (нем. Ausdrucksbewegung und Gestaltungskraft: Grundlegung der Wissenschaft vom Ausdruck), впервые опубликованного в 1923 г., а также предлагал Л. Клагесу проанализировать его почерк 1.

Работа “Человек и Земля” в книжном формате не переиздавалась с 1980 г. (отдельно статья “Человек и Земля” появлялась в издании Verland Mitteilungen в июне–июле 1965 г. и в журнале Schauen und Bilder в марте 1971 г.) 2, на немецком языке первое современное издание появилось в 2013 г. в издательстве Matthes&Seits Berlin, которое назвало эту статью Л. Клагеса “основополагающим текстом немецкого экологического движения”. В том же году в издательстве Arktos был издан сборник работ Л. Клагеса, включая перевод его программной статьи “Человек и Земля” на английский язык. На русском языке статья наряду с другими работами немецкого философа впервые была опубликована в издательстве консервативной литературы “Тотенбург” в 2020 г. 2

Обращение подобных издательств, которые, как, к примеру, открытое в 2010 г. издательство Arktos, создавались для популяризации идей движения идентитаризма и переводов на английский язык работ таких авторов, как Гийом Фай, Ален де Бенуа, Доминик Веннер и других 3, к творческому наследию Л. Клагеса одновременно необычно и закономерно. Необычно в силу того, что творчество Л. Клагеса в целом очень сложно систематизировать и положить на удобную “полочку”. К примеру, несмотря на то, что как в Веймарской республике, так и в нацистской Германии идеи Л. Клагеса были довольно популярны (особенно его трехтомный труд “Дух как противник души”, изданный в 1929–1932 гг.), руководство правящей Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) опасалось, что его философия окажется популярней, чем официальное мировоззрение национал-социализма, и “на стадии общественной унификации гитлеровский режим предпочел отказаться от заигрывания с пожилым метафизиком” 4. Закономерно, так как та критика, включая ее экологическое измерение, которую Л. Клагес выражал по отношению к современному ему миропорядку в начале XX в., оказывается востребованной сегодня и вписывается в рамки критики идеологии прогресса и “маниакального” экономического роста, которую осуждают представители новых правых.

Символично, что столетний юбилей философа совпал с проведением в 1972 г. в Стокгольме конференции ООН по проблемам окружающей человека среды. В этой связи примечательны слова Герда-Клауса Кальтенбруннера, немецкого теоретика “просвещенного консерватизма”, сказанные о Л. Клагесе: “В этом совпадении глубокий смысл: то, чего требует надвигающаяся экологическая катастрофа, есть ни что иное, как глубоко религиозное отношение Клагеса ко Вселенной, к экологическим силам – земле, воде и воздуху, к богатству образов и способов выражения органической жизни” 2. Основную причину экологического кризиса Л. Клагес видел в растущем доминировании духа над душой в ходе научно-технического прогресса, который нарушает врожденную связь между ней и телом. В уничтожении различных видов животных и растений, истощении природных запасов, от которых зависит жизнь следующих поколений, он усматривал свидетельство того, что наступил век “гибели души”. Не в последнюю очередь Л. Клагес возлагал вину за образовавшийся разрыв между телом и душой на христианство, которое провозгласило любовь как универсальный принцип мироздания, но только между людьми, но не между людьми и природой 5.

Если Л. Клагес в силу радикального пессимизма не мог предложить решение остро ощущаемых им надвигавшихся экологических проблем, то норвежец Арне Несс, предложивший в 1973 г. концепцию глубинной экологии, которая стала популярна далеко за пределами Норвегии, стремился восполнить этот пробел. В 1984 г. он вместе с британским ученым Дж. Сешеном сформулировал восемь принципов, которые в общих чертах характеризуют ядро глубинной экологии. Среди российских исследователей присутствует точка зрения, что идеи А. Несса, вероятно, косвенно, но все же повлияли на климатическую политику, гуманитарную дипломатию и управление доходами от разработки нефтегазовых ресурсов в Норвегии, отчасти подведя под них философскую базу. При этом отмечается противоречие между норвежской демографической политикой и одним из принципов глубинной экологии, в соответствии с которым “для людей было бы лучше, если бы их было меньше, то есть процветание человеческой жизни и культуры совместимо с существенным сокращением народонаселения”. C другой стороны, также осторожно отмечается, что идеи А. Несса могут считаться и “производными от той гуманитарной политики, которую Норвегия стремилась проводить с начала своего существования” 6. В официальных документах и стратегиях Норвегии прямых ссылок на наследие А. Несса нет. Несмотря на то, что свидетельства косвенных или прямых контактов между А. Нессом и Л. Клагесом отсутствуют, сопоставление основных положений их концепций показывает, что два мыслителя во многом разделяли точку зрения друг друга на отношения природы и человека, хотя и опирались на разные философские основания (табл. 1).

Двух философов объединяет внимание к эстетическому чувству как главной движущей силе экологического поведения, что будет более подробно раскрыто далее в статье при упоминании концепции “прекрасных действий” А. Несса. А. Несс, как и Л. Клагес, считал, что люди должны оберегать природу и вести себя экологично не исходя из пользы, то есть утилитарных мотивов (в конечном счете польза и выгода у всех разная. К примеру, норвежским рыбакам невыгодно сокращение квот на ловлю рыбы и т.д.) или соображений морали, а основываясь на общем, систематически прививаемом чувстве прекрасного, ощущении естественной красоты, которая проявляется в природе. Навязывание определенных этических взглядов в сфере экологии, по мысли А. Несса, чревато конфликтами, идейной поляризацией, поиском и наказанием виновных, что видно на примере действий Г. Тунберг и других радикальных экологических движений, таких как Extinction Rebellion и пр.

Источник: составлено автором по 2 и 6.

В философии Вилли Сёренсена, датского соседа А. Несса и Л. Клагеса, природа также занимает центральное место. В работе “Без цели – и с ней. Рассуждения о морали” 1973 г. (дат. Uden mål – og med. Moralske tanker) он отмечает, что современный культурный кризис характеризуется “несовпадением между биологическим развитием человека как вида и культурным развитием человечества”, культурный кризис, таким образом, не в последнюю очередь предстает и экологическим кризисом 7. В другой работе, изданной 7 февраля 1978 г. в 500-летний юбилей британского философа Томаса Мора, “Восстание из центра” (дат. Oprør fra midten), написанной в соавторстве с датским ученым-физиком Нильсом Мейером и экс-министром культуры от партии Радикальная Венстре в 1968–1971 гг. Кристеном Хельвегом Петерсеном, критикуется идея прогресса и индустриальной революции в западном мире, которая, по мнению авторов, привела к кризису ценностей и доверия в обществе, в котором любое действие может совершаться лишь исходя из узко толкуемой личной выгоды.

В таком обществе, как пишут авторы, политика, экономика и наука превратились в автономные системы ценностей, которые преследуют собственные цели, не учитывая общественное благо. В обществе, где возможно удовлетворение базовых потребностей в ранее невозможных масштабах, потребление становится самоцелью, что приводит к появлению избыточных неестественных потребностей, особенно у тех, кто имеет для жизни больше, чем достаточно. В идеальном обществе, по мысли В. Сёренсена, должна существовать гармония между биологическими потребностями человека и социальными требованиями, которые к нему предъявляются. В этом отношении В. Сёренсен стремится дистанцироваться от “правых и левых материалистов”, которые игнорируют то, что человек выступает одновременно и социальным существом, и созданием природы, сводя его лишь к продукту социальных отношений, а значит, делая человеческую природу уязвимой для методов социальной инженерии. Идеал общественного устройства, который описывает В. Сёренсен, можно условно обозначить как “зеленый анархизм”, при котором общество было бы разделено на малые самоуправляющиеся единицы, земля и природные ресурсы стали бы общим достоянием, а властные посты, основанные на праве на наследство, частной собственности или экономических привилегиях, были бы упразднены. Только в таком обществе человеческая природа может раскрыться наилучшим образом, что поможет установить баланс с окружающей средой.

Книга В. Сёренсена, Н. Мейера и К.Х. Петерсена “Восстание из центра” встретила шквал критики как с правой, так и левой части политического спектра. Тем не менее она стала популярной не только в Дании. Книга была издана в Норвегии, Швеции, Исландии, Германии, Великобритании и США. Само название работы В. Сёренсен объяснял тем, что видимых изменений в Дании можно добиться не инициативами крайне левых или крайне правых, а лишь опираясь на широкую центристскую коалицию, включающую социал-демократов. В. Сёренсен, как и А. Несс, таким образом, считал экологию неким “срединным путем” (дат. midtervej), который основывается на консервативных ценностях и традиции, что, однако, не мешало им обоим занимать крайне левую позицию в других вопросах. В работе “Экология, сообщество и образ жизни”, впервые изданной в 1976 г., А. Несс, в частности, утверждал, что “зеленые ценности” могут успешно противостоять как “красному марксизму”, так и “синему либерализму”. В этой связи можно отметить, что тесная увязка экологических вопросов и социальной повестки, то есть социально ориентированный экологизм, был характерен для североевропейского энвайронментализма с начала его развития в 1970-х годах 8.

Начальной точкой предотвращения экологического кризиса Л. Клагес, а за ним В. Сёренсен и А. Несс полагают чувственную интимную связь человека с конкретным местом проживания и окружающей средой. Похожую мысль выражает и британский консервативный философ Роджер Скрутон в эссе “Консерватизм и окружающая среда”: “Если мы обратимся к истории консервативного движения по защите окружающей среды в Британии, мы увидим, что эти консервативные принципы функционировали наиболее успешно не через государство, а через гражданские инициативы, которые бросали вызов государству, начиная с протестов для защиты лесов в XVII в., инициированных Джоном Ивлином, и заканчивая созданием Национального фонда в конце XIX в. Жизненно важной для этого консервативного экологического движения является любовь к красоте…. Красота, как они (жители Британии. – Н.Б.) осознали, выступает барьером для иерархичного насилия эксплуататоров и социальных инженеров”. История американских “зеленых” движений также связана с противостоянием между гражданским обществом и властью корпораций и правительства за защиту прав на благоприятную окружающую среду, которое начиналось с инициатив местных активистов 9. Экологическое сознание, таким образом, оказывается связанным с местной территориальной идентичностью, топофилией или ойкофилией.

Общей для трех мыслителей также выступает критика идеи экономического и технического прогресса, не учитывающего потребности окружающей среды. Стоит отметить, что эмоциональная, почти сакральная связь человека с природой местности, где он проживает, которой вдохновлялись все три рассматриваемых мыслителя, выступает и основой философии и практики friluftsliv (буквально этот термин переводится как “жизнь на свежем воздухе”), то есть отдыха на природе, которая популярна не только среди обычных граждан стран Северной Европы, но и продвигается на официальном государственном уровне и в системе образования. В этом отношении представляется важным проанализировать взаимовлияние идей глубинной экологии и friluftsliv, учитывая, что оба феномена зародились именно в Северной Европе и тесно связаны как с национальной идентичностью северных стран, так и с продвижением общего для них регионального бренда Norden, одной из ключевых составляющих которого выступает именно экология.

В российской политической науке не так много работ, посвященных идеям глубинной экологии и их восприятию или реализации в регионе, где эти идеи и зародились, то есть Северной Европе, а также анализу влияния этих идей на формирование североевропейской социально-экономической модели. Настоящая статья, таким образом, представляет собой попытку рассмотреть преломление идей экософии и глубинной экологии в экологическом и социальном брендировании пространства Norden, которая не претендует на исчерпывающий анализ, а скорее выступает приглашением к дальнейшему обсуждению и изучению заявленных проблем философской и идеологической базы “зеленой” политики и ее практической реализации, исследованию связи между природой и национальной и региональной идентичностью, а также сравнительному анализу экологических культур.

Важность изучения конкретных национальных экологических практик и традиций обусловлена и тем, что создание цельной и непротиворечивой теории или концепции развития представляет собой сложную задачу, и теоретические недостатки отчасти будут компенсироваться на стадии практической реализации, где будут применяться идеи и инструментарий самых разных концепций развития 10. Несмотря на то, что устойчивое развитие критикуется за экологический технократизм и игнорирование морально-нравственной мотивации, важно помнить, что в различных обществах сложились разные экологические культуры, понимаемые как этические основания отношений общества и окружающей среды, и разный уровень укорененности экологической идентичности, поэтому выработка единой глобальной экологической культуры в рамках устойчивого развития или какой-либо другой концепции труднореализуема. Все многообразие эмоциональных переживаний, культурного и этического восприятия природы и экологии во множестве стран невозможно свести к единым глобальным постулатам. Даже на уровне стран ЕС, как в случае Италии и Германии, различаются как практики формирования экологической идентичности, так и состояние экологической культуры 11.

В этом отношении также важно поставить вопрос о том, может ли “зеленая” повестка способствовать консолидации всего общества, а не только людей, обеспокоенных экологической ситуацией, или она скорее становится “заложником” социальных, поколенческих и региональных различий, усугубляя уже существующие антагонизмы? Не способствует ли экологический алармизм появлению новых линий размежевания в обществе, разделяя его на “зеленых” и “незеленых” и консолидируя его наиболее радикальную экоориентированную часть против другой, более озабоченной иными проблемами? Изучение экологических практик как источника солидарности и доверия между различными поколениями и социальными слоями важно и потому, что экологические движения, начинавшиеся с объединения людей с похожими интересами, как, к примеру, “Пятницы ради будущего”, вырабатывают своеобразные представления о том, кто виноват в “сложившемся положении вещей”, а сами движения вызывают резкую поляризацию мнений от безусловной поддержки до категорического неприятия и при этом выдвигают радикальные бескомпромиссные требования, которые сложно удовлетворить 12. Изучение практики friluftsliv и ее соотнесение с идеями глубинной экологии представляет особый интерес, так как она укоренена в национальной идентичности стран Северной Европы, сравнительно популярна среди жителей самых разных возрастных групп, распространена практически на всем пространстве Norden и является не радикальным движением, а традицией, частью североевропейского образа жизни, не выступая формой политического или иного активизма, но при этом способна порождать сильную чувственную связь между человеком и окружающей средой.

Если в антиутопии Олдоса Хаксли “О дивный новый мир” мировое правительство задавалось целью внушить населению генетическое отвращение к природе и ее неприятие, то можно сказать, что в странах Северной Европы происходит диаметрально противоположный процесс. Среди исследователей сложилось устойчивое представление о северных странах и в целом Северной Европе как регионе, обладающем экологической исключительностью. В регионе сильно влияние “зеленых” и лево-“зеленых” партий, которые привлекаются политическим мейнстримом для противодействия росту популярности правых популистов 13, северные страны занимают ведущие позиции в различных экологических рейтингах и обладают развитой системой экологического сотрудничества как на уровне пространства Norden через Северный совет и Совет министров северных стран, так и в рамках сети партнерств с развивающимися странами.

В контексте такого неформального экологического лидерства Северной Европы рассматриваемая концепция friluftsliv как часть культуры северных стран в действительности коррелирует с ощущением связи с природой и важности ее сохранения среди населения. Анализ взаимосвязи между популярностью friluftsliv и психологическим ощущением близости к природе, проведенный на основе шведских национальных опросов, в частности, показал, что она проявляется четко среди всех возрастных групп за исключением наиболее молодой, то есть среди детей, что авторы исследования объясняли возможным влиянием урбанизации. Низкий уровень ощущения близости к природе также наблюдался на территориях с высокой плотностью населения 14.

Сам термин friluftsliv был впервые использован норвежским драматургом Г. Ибсеном в 1859 г., и является важной частью экологической идентичности и национального образа жизни в странах Северной Европы, хотя в настоящее время культурно-философские аспекты отдыха на открытом воздухе и близости с природой уступают место коммерциализации туризма и спорта. Кроме того, friluftsliv тесно связана с так называемым всенародным правом (дат. allemandsretten, норв. allemannsretten, швед. allemänsrätten), которое гарантирует гражданам доступ к природным благам и регулирует аспекты проявления friluftsliv на частной территории. К примеру, в Норвегии на дикой местности (норв. utmark) разрешено заниматься friluftsliv в полном объеме, в то время как на частной, фермерской территории (норв. innmark) действуют ограничения: на обработанные земли доступ возможен только зимой, когда земля заснежена, на необработанных фермерских землях разрешено собирательство, но запрещена охота и т.д. 15

В работе “Зеленые волны. Контуры истории природы и friluftsliv” (дат. De grønne bølger. Træk af natur- og friluftslivets historie) исследователи Хеннинг Эйхберг и Эйгиль Эсперсен, главным образом на материале европейской истории, предложили разбить историю феномена friluftsliv и схожих практик в других европейских странах на три основных периода 16 (табл. 2).

Источник: составлено автором.

На современном этапе, особенно в период пандемии COVID-19 в 2020–2021 гг., среди датчан наблюдался повышенный интерес к отдыху на свежем воздухе и туристическим маршрутам, летние домики бронировались на несколько месяцев вперед, росли продажи прицепов для кемпинга и другого туристического оборудования. В целом, пандемия, сделав невозможными или затруднительными привычные формы досуга, оживила интерес датчан к отдыху на природе, особенно когда режим локдауна приводил к стрессу, чувству изолированности и отсутствию физических нагрузок. Но в то же время социологические исследования свидетельствовали о том, что общий уровень физической активности населения снизился, и гарантии, что повышенный интерес к природе сохранится и после пандемии, отсутствовали 17. Аналогичный повышенный интерес к friluftsliv, в том числе со стороны иммигрантов разных поколений, наблюдался и в Швеции, где природа стала чуть ли не главным пространством для общения с друзьями и близкими, также наблюдался рост спроса на непопулярные туристические маршруты, но вместе с тем, по словам респондентов, возросла и конфликтность из-за притока новых любителей отдыха на свежем воздухе 18.

Кроме того, по мере роста индивидуализации и коммерциализации friluftsliv встал вопрос о том, насколько пагубно она сказывается на окружающей среде и климате, ведь, учитывая объем выбросов парниковых газов, которые выделяются при производстве необходимой туристической экипировки и поездках на природу, friluftsliv, по подсчетам норвежских экономистов, оказывается третьим наиболее вредным для климата видом деятельности после поездок в отпуск и визитов к друзьям и родственникам. Так, норвежцы ежегодно тратят на покупку спортивного и туристического снаряжения около 15 млрд норвежских крон, в пять раз чаще пользуются авиаперелетами, чем в среднем по ЕС и часто предпочитают личный автотранспорт для поездок на природу. Таким образом, саму северную практику friluftsliv еще предстоит продолжать “озеленять”.

Стоит отметить, что несмотря на укорененность friluftsliv в общественной жизни северных стран, к примеру, в Норвегии политические партии придают разное значение развитию и сохранению этого феномена: если Партия зеленых, Социалистическая левая партия, партия Венстре и Рабочая партия хотят закрепить “всенародное право” в Конституции Норвегии, то их коллеги из Христианской народной партии, Консервативной партии и Центристской партии говорят лишь в общих чертах о его укреплении и поддержке, а Партия прогресса, напротив, заявляет, что необходимо отдавать больший приоритет защите права частной собственности, и даже рассматривает возможность отмены статуса некоторых природоохранных зон. Различаются партии и в степени конкретизации предложений по продвижению friluftsliv в школах, бесплатной аренде туристского снаряжения и ограничения автомобильной езды на природе, на первом месте по этим критериям оказываются все те же Партия зеленых и Социалистическая левая партия. Норвежское туристическое объединение (норв. Den norske turistforening) считает, что “всенародное право” необходимо как можно быстрее закрепить в Конституции Норвегии. Ранее в июне 2020 г. Социалистическая левая партия, Рабочая партия, Консервативная партия, партия Красные, партия Венстре и Партия зеленых большинством в более 2/3 голосов проголосовали за предложение вынести на обсуждение вопрос о конституционном закреплении этого права, в нынешней легислатуре 2021–2025 гг. перед норвежским парламентом – Стортингом – стоит вопрос о конкретной формулировке, которая должна войти в Конституцию. Необходимо, чтобы за нее проголосовало большинство в 2/3 голосов, но устраивающей всех словесной формулы пока не выработано.

В Норвегии всенародное право также упоминается в Законе о friluftsliv 1957 г., где говорится о том, что как собственник, так и другие граждане не могут строить ограждения, заборы и прочие сооружения, которые бы ограничивали возможности воспользоваться этим правом. В шведской Конституции, точнее в Законе о форме правления 1974 г., который выступает одним из четырех основных законов Швеции (швед. grundlagar), в гл. 2 п. 15, где также закреплено право частной собственности и его защита, всенародное право закреплено в следующей формулировке: “Все имеют доступ к природе в соответствии с всенародным правом независимо от того, что описано выше”.

В Дании же принцип allemandsretten не закреплен законодательно, а скорее является традицией, которая применяется более ограниченно, чем в соседних северных странах. К примеру, в отличие от Норвегии и Швеции, без согласия владельца формально нельзя ставить палатку, ночевать, готовить еду и даже сходить со специально размеченных дорожек в лесах, являющихся частной собственностью. В государственных лесах, которых в Дании насчитывается более 275, напротив, разрешена ночевка, но с ограничениями по времени и количеству человек.

Таким образом, в странах Северной Европы практическая реализация концепции friluftsliv и связанного с ней всенародного права имеет разную степень юридической оформленности. Тем не менее friluftsliv, будучи неотъемлемой частью экологической идентичности Северной Европы, может рассматриваться и как инструмент создания общественной солидарности по экологическим вопросам на основе эстетического чувства в формулировке А. Несса.

Несмотря на то, что экологический алармизм может объединять самых различных акторов в борьбе против общих угроз, вопрос о соотношении консолидирующего и конфликтного потенциалов экологической повестки на уровне мирового сообщества, как и на уровне отдельных стран, остается острым, поскольку она способна вызвать политическую поляризацию и новые размежевания 19. В этом свете изучение механизмов достижения компромисса в экологической политике и тех практик, которые способны повлиять на максимально широкое число людей, особенно когда Европейское зеленое движение проявляет все больший прагматизм, представляется особенно актуальным 20.

Кроме того, важно задуматься: возможно ли в условиях отсутствия кризисной ситуации стабильноe поступательное развитие “зеленого” движения, не располагающего очевидными политическими преимуществами? Тем более проблематично поддерживать постоянно высокий уровень алармизма: граждане устают от одной и той же многократно транслируемой повестки, появляются другие острые проблемы. Поэтому необходимо обращать внимание на те практики, которые бы побуждали население включаться в “зеленую” повестку не из страха перед будущим, а на основе собственной национальной идентичности, тесно переплетенной с экологической. Экологическая идентичность не будет устойчивой, если она основана преимущественно на алармизме, ее необходимо укоренять и связывать с национальным контекстом. Если проводить аналогии, то глобальную экологическую идентичность, как и универсальность прав человека, трудно установить, ведь для их эффективной реализации необходимо, чтобы они опирались на национальный опыт и традиции каждой отдельной страны. Неслучайно, к примеру, Россия в рамках Совета ООН по правам человека добивалась принятия таких резолюций, как “Поощрение прав человека и основных свобод путем более глубокого понимания традиционных ценностей человечества” в 2009 г. и “О защите семьи” в 2014 г., которые получили поддержку как незападных стран – членов ООН, так и консервативных кругов на Западе 21. Схожий подход может быть применен Россией и для реализации экологической повестки на глобальном уровне.

Важно отметить, что сам А. Несс подчеркивал, что экологическая идентичность в условиях кризиса, основанная либо на практической пользе, либо на моральном долге, чревата конфликтами, и выдвигал идею о том, что экологическая этика должна переходить в экологическую эстетику, люди должны заботиться о климате и окружающей среде, основываясь на чувстве красоты, привитой склонности к прекрасному: «Если необходимо заставить людей действовать определенным образом в определенной ситуации, главным является следующий вопрос: “Есть ли способы, с помощью которых им можно привить склонность действовать (энергично и неагрессивно) желаемым образом?” В мире немного благородных героев, и если людей побуждают вести себя определенным образом, исходя из склонностей, то формируется устойчивая привычка, в то время как моральный акт, по крайней мере в представлении Канта, обычно не создает привычек. Если формируется привычка, она ощущается естественной, возникает склонность. Вкратце, моральный акт перетекает в акт прекрасного» 22. Если обратить внимание на те цели и ценности, которые продвигаются в стратегиях по развитию friluftsliv в Дании, Норвегии и Швеции как на уровне государства, так и в рамках гражданского общества, то можно заметить, что, с точки зрения идейного содержания, они во многом соответствуют направлению мысли норвежского философа (табл. 3), но практическое влияние этой концепции на позицию и степень сплоченности населения по тем или иным вопросам климатической и экологической повестки еще предстоит оценить.

В 2012 г. шведское правительство сформулировало 10 целей по развитию friluftsliv: 1) доступная природа для всех; 2) глубокое вовлечение и сотрудничество для friluftsliv; 3) всенародное право; 4) доступ к природе для практики friluftsliv; 5) привлекательная природа вблизи населенных пунктов; 6) устойчивый региональный рост и развитие сельской местности; 7) природоохранные зоны как ресурс для friluftsliv; 8) насыщенная friluftsliv в школе; 9) friluftsliv для улучшения общественного здоровья; 10) анализ, сбор статистики и просвещение населения о friluftsliv.

В соседней Норвегии на национальном уровне в 2013 г. было поставлено четыре главных задачи в сфере friluftsliv: “1) все должны иметь возможность заниматься friluftsliv, которая направлена на укрепление здоровья, улучшение самочувствия и является благоприятной для окружающей среды либо вблизи места проживания, либо на природе; 2) районы, представляющие ценность для friluftsliv, подлежат охране и управлению при обеспечении сохранения природных особенностей местности; 3) всенародное право необходимо развивать и расширять; 4) планирование на уровне муниципалитетов, фюльке (провинций) и регионов должно способствовать продвижению активной friluftsliv и созданию экологически благоприятной окружающей среды, которая укрепляет здоровье и самочувствие”.

Наконец, в Дании впервые в 2015 г. были выдвинуты схожие по содержанию цели: “1) friluftsliv для всех; 2) мы должны учиться на природе и у природы; 3) friluftsliv создает вовлеченность и чувство принадлежности к сообществу; 4. Friluftsliv укрепляет здоровье и повышает качество жизни; 5) friluftsliv способствует экономическому росту и обеспечивает рабочие места; 6) наши города должны быть привлекательными для занятий friluftsliv; 7) мы должны использовать природу как пространство для устранения социальной маргинализации и отчужденности; 8) неординарные решения создадут больше возможностей для занятий friluftsliv”.

Таким образом, главные цели подобных стратегий включают, с одной стороны, продвижение солидарности и устранение социальной маргинализации, а с другой – повышение экологической грамотности населения и осознанности образа жизни, в том числе в рамках школьного образования. Важно отметить, что общие государственные планы также дополняются стратегиями зонтичных объединений, которые включают множество спортивных и туристических кружков и союзов, продвигающих самые различные формы friluftsliv от простых пеших прогулок и гимнастики на природе до охоты и альпинизма.

Источник: составлено автором по текстам национальных программ.

Практика friluftsliv может рассматриваться как инструмент создания экологического сознания и идентичности в Северной Европе и солидарности по вопросам экологии и климата на основе, в формулировке А. Несса, прививания населению склонности к прекрасному. Несмотря на это, праворадикальные партии и движения в регионе стремятся использовать эту концепцию для расширения круга сторонников и обретения легитимности в общественном сознании. В заключение представляется важным также описать подобную угрозу использования экологической риторики как прикрытия для достижения других политических целей.

На крайне правом фланге политического спектра и внепарламентских движений в Северной Европе попытки рецепции “зеленой” повестки вызывают неоднозначные последствия. С одной стороны, праворадикальные СМИ в Швеции, к примеру, Fria Tider, Samhällsnytt и Nya Tider, активно отрицают изменение климата, говоря, главным образом, что оно либо вообще не происходит или не вызвано антропогенными причинами (прямое отрицание), либо приводит к положительным последствиям (интерпретационное отрицание) 23. С другой стороны, по мере увеличения числа экстремальных погодных явлений и роста средней температуры продолжающееся отрицание климатических изменений может стать трудно осуществимым или контрпродуктивным, что вынуждает крайне правые силы переходить на позиции “зеленого” национализма или экофашизма.

К примеру, неонацистское Северное движение сопротивления (СДС) в манифесте “Наш путь: новая политика для нового времени”, опубликованном в 2016 г., прибегает к риторическому инструментарию экофашизма, увязывая деградацию окружающей среды с мультикультурализмом, массовой иммиграцией, теориями заговора глобальной сионистской элиты и т.д. 24 В репортаже датского журналиста Тома Карстенсена в феврале 2020 г. также упоминается попытка датского отделения Северного движения сопротивления провести экологическую акцию по сбору мусора на острове Фюн в рамках Общества охраны природы Дании (дат. Danmarks Naturfredningsforening), которое удалило анонс об этой акции под эгидой СДС со своего официального сайта, обосновав это нежеланием способствовать популярности движения, сочтя его “нацистским”. Любопытно, что в интервью с Т. Карстенсеном члены СДС также говорили о малых локальных сообществах, независимо живущих за счет собственных ресурсов и “в гармонии с природой”, как об идеальном устройстве общества в едином государстве, объединяющем все страны Северной Европы. В мае 2018 г. члены датской ветви СДС в качестве акции протеста забросали мусором частный дом на тот момент министра по вопросам окружающей среды и продовольствия Якоба Эллеманна-Йенсена, а также дома нескольких муниципальных политиков и здания органов власти, хотя такие акции в последние годы скорее ассоциируются с радикальными “зелеными” движениями. В качестве обоснования подобных действий СДС опубликовало на официальной странице следующее сообщение: “Бесконечная эксплуатация мультикультурализмом и капитализмом природных ресурсов нарушает естественный порядок и будет беспощадно наказана, когда природа начнет ответную борьбу”.

Таким образом, идеи представителей глубинной экологии и практика friluftsliv могут использоваться самыми разными политическими силами, в том числе и на крайне правом фланге, для наращивания популярности. Вместе с тем такое обращение членов праворадикального движения к идее самодостаточных небольших коммун можно считать, с одной стороны, демонстрацией характерного для экологических движений стремления вернуться к некоему идеализированному гармоничному прошлому, то есть вектора на обратную модернизацию и возврата к природе 25, а с другой – еще одним проявлением архаики в политических стратегиях правых радикалов 26. Подобная риторика также оказывается близка пессимизму Л. Клагеса, который в том числе обвинял богатую элиту в развязывании “беспримерной оргии опустошения” 2.

Увязка проблем экологии с угрозами иммиграции и образом “захватчиков-иностранцев” становится характерной и для крайне правых партий за пределами Северной Европы, таких как французское Национальное объединение, венгерское движение “Наша Родина”, а также многих других праворадикальных партий в Центральной и Восточной Европе, где помимо иммигрантов проживает и большое число цыган. Экологическая повестка помогает таким движениям и партиям набирать поддержку среди молодежного электората, обеспокоенного вопросами климата. Несмотря на общее неприятие наднациональных механизмов борьбы с климатическими изменениями, климатические программы крайне правых существенно разнятся от подчеркнутого отрицания факта климатических изменений в случае Альтернативы для Германии, стремления к климатическому прагматизму и защиты интересов населения с низкими доходами во время “зеленого перехода” у Австрийской партии свободы до признания “всеобщности” проблем окружающей среды и целого набора мер по укреплению системы общественного транспорта, повышению энергоэффективности и созданию стимулов для покупки гибридных автомобилей и электрокаров у итальянской Лиги.

В случае Северной Европы крайне правые партии пока отстают от коллег из других европейских стран в освоении экологической повестки. В Дании по итогам провальных для Датской народной партии (ДНП) выборов в Европейский парламент 2019 г. Пия Кьерсгор, основательница партии, объясняя неудачный результат, сказала, что партия потеряла голоса из-за “людей, помешанных исключительно на изменении климата”, “климатических фанатиков” (дат. klimatosse), чем еще больше настроила общественное мнение против себя и своей партии. Последовавшие за этим парламентские выборы в июне 2019 г., на которых ДНП получила лишь 8.7% голосов (по сравнению с триумфальными 21.1% в 2015 г.), СМИ СМИ вслед за премьер-министром Метте Фредериксен окрестили первыми “климатическими выборами” в истории Дании. По данным шведского объединения защиты природы (швед. Naturskyddsföreningen), Шведские демократы в 2018–2022 гг., в целом, практически не выступали с экологическими и климатическими предложениями и в большинстве вопросов либо добивались смягчения экологического законодательства, снижения бюджетов для экологических инициатив, либо просто вели себя пассивно. Кроме того, партия считает, что практическое исполнение положений Орхусской конвенции 1998 г. в Швеции заходит слишком далеко, и предлагает ограничить право организаций, занимающихся защитой окружающей среды, обращаться в суды по вопросам природо- и лесопользования. Шведские демократы также остаются единственной партией Риксдага, которая не поддерживает достижение климатической нейтральности к 2045 г., считая, что этой цели трудно достичь при сохранении устойчивого социально-экономического развития, и что Швеции скорее нужно оказывать влияние на другие страны, в первую очередь Китай, Индию и США, чтобы они снижали эмиссии парниковых газов.

Любопытно, что на этом фоне финская “Зеленая лига” проявляет известную степень прагматизма по сравнению со шведскими коллегами из Партии зеленых и оказывается, парадоксальным образом, близка позиции Шведских демократов. Так, “Зеленая лига” стала первой “зеленой” партией в ЕС, которая в мае 2022 г. по итогам ежегодного собрания внесла в программу пункт о том, что ядерная энергетика выступает устойчивым источником энергии, и выдвинула требования о реформе энергетического законодательства с целью ускорить процесс одобрения малых модульных реакторов. Примечательно, что и финская ветвь молодежного движения “Пятницы ради будущего” в декабре 2021 г. отмежевалась от более радикальных заявлений Греты Тунберг и других активистов о недопустимости включения ядерной энергетики в “зеленую” таксономию ЕС.

При этом то же самое обращение к природе вместо усиления ксенофобии может использоваться и для сближения иммигрантов и коренного населения. К примеру, в Швеции широкое распространение получили методы интеграции иммигрантов, основанные на сближении с природой, которые могут включать как трудоустройство иммигрантов в сфере сельского хозяйства, участие в озеленении городских территорий, так и различные виды отдыха на природе и другие мероприятия, к примеру, проведение уроков шведского языка на пленэре. Особая связь с природой и идея доступности ее ресурсов (ягод, грибов, рыбы и т.д.) для всех независимо от социального положения при таком способе интеграции подается как важная и ценная часть шведского национального характера и образа жизни, а естественная среда – как место встречи различных культур и обмена экологическими знаниями. В этом отношении подобные инициативы актуальны не только для иммигрантов, но и для той части шведского населения, которая чувствует, что теряет связь с природой из-за урбанизации. Однако даже при таком методе интеграции от иммигрантов требуется ассимиляция, то есть принятие уже сложившихся традиционных отношений между шведами и окружающей средой. Речь, таким образом, не идет о попытке создать новое коллективное компромиссное восприятие природы и природопользования. В этом аспекте такие практики могут перекликаться с действиями и риторикой североевропейских праворадикальных партий и движений, а конфликт между большинством населения и иммигрантами может “распространиться с городских улиц и на леса” 27.

Настоящая статья – попытка дать представление об одной из философских и ценностных составляющих экологической идентичности Северной Европы, которая традиционно воспринимается в качестве одного из наиболее успешных регионов в вопросах борьбы с изменением климата, применения альтернативной энергетики и реализации Целей устойчивого развития. Безусловно, исследование этого аспекта обществ стран Северной Европы необходимо в дальнейшем дополнить анализом того, как принципы friluftsliv внедряются в систему образования северных стран и как они влияют на экологические привычки и поведение населения в соотношении с уровнем дохода, местом проживания, наличием местных “зеленых” движений и других факторов, того, насколько friluftsliv популярна среди различных возрастных и этнических групп и того, насколько эта концепция в действительности влияет на позицию граждан по вопросам климатической политики, развития экотуризма, охраны лесов, сохранения флоры и фауны и прочим пунктам экологической повестки. Анализ схожих культурных феноменов, направленных на формирование тесной эмоциональной связи между человеком и окружающей средой на основе эмпирического материала других стран и регионов, мог бы обогатить ведущуюся научную дискуссию о дискурсах и моделях развития, европейских и неевропейских “зеленых” движениях и радикальном экоактивизме.

Эстетические и этические аспекты экологической политики и сознания населения зачастую отходят на второй план по сравнению с изучением “зеленых” партий, их политических перспектив, климатических и социально-экономических программ. Представляется, что дальнейшее изучение регионоведами и учеными-международниками национальных и региональных практик взаимодействия человека и природы, экологического измерения систем этики и национальных традиций представляет значительный интерес, так как позволяет более глубоко понять параметры экологической идентичности и ее связь с национальной культурой. В этом отношении особенно заслуживают изучения неевропейские и незападные системы ценностей, к примеру, африканские этические учения убунту и укама, и их применимость к вопросам экологии, концепция buen vivir в странах Латинской Америки, экологическая перспектива даосийских и конфуцианских категорий “да тун” и “чжэн мин”, экологическая составляющая идеологии индусского национализма, экологическая этика в исламе и т.д. Изучение подобного национального опыта могло бы дополнить и обогатить концепцию ответственного развития, которая разрабатывается научной школой ИМЭМО РАН и опирается в том числе на морально-нравственные и социокультурные аспекты 10.

При этом помимо изучения традиционных систем ценностей и их связи с экологией необходимо рассматривать, как они воплощаются на практике в системе образования, повседневной жизни, государственной политике и деятельности компаний, как они могут быть встроены в глобальную экологическую повестку, продвигаемую под эгидой ООН. Представляется, что такая исследовательская повестка могла бы существенно обогатить изучение “зеленых” партий и движений, дать более полную картину восприятия экологических проблем в разных регионах мира, реакций на них гражданского общества и возможных методов разрешения экологических проблем и конфликтов, не отменяя при этом важности поиска общих теоретических закономерностей экологической политики в условиях глобализации. Как риторически восклицал Л. Клагес: “Куда делись народные праздники и священные обряды, этот не иссякавший тысячелетиями кладезь мифов и поэзии: обход полей, чтобы посевы дали урожай, свадебное шествие в Троицын день, бег с факелами по пашням? Где пестрое богатство народных костюмов, в которых каждый народ выражал свою сущность, приспосабливая еe к образу ландшафта?” 2

Итак, изучение экологических культур и идентичностей можно объединить в рамках уже существующего направления исследований, получившего название этноэкология, воспользовавшись накопленными достижениями ученых, работающих в этом русле. Кроме того, учитывая растущий интерес к изучению различных аспектов этничности в российском исследовательском сообществе, в частности, благодаря работам А.И. Тэвдоя-Бурмули и П.В. Осколкова, исследования на стыке этноэкологии и этнополитики могли бы представлять существенный интерес. К примеру, недостаточно изученными остаются попытки “зеленых” партий и движений продвигать образ “зеленой нации”, “нации для природы”, а также стремление правой части политического спектра следовать идее “природы для нации”, экологическая риторика правых популистов, экологическая составляющая аграрного популизма и прочие экологические аспекты этничности. Экологические лозунги и инициативы постепенно перестают быть монополией “зеленых” партий и движений, а начинают использоваться представителями всего политического спектра для достижения самых различных целей, что заслуживает пристального внимания исследователей.